Понятие экзистенциальной тревоги в работах Ролло Мея и ее значение в экзистенциальной психотерапии пациентов с ПТСР

Аннотация: Экзистенциальная тревога является феноменом, который наиболее ярко свидетельствуют о неизбежности экзистенциальных аспектов человеческой жизни. Совсем не случайно, что феномен тревоги наиболее пристально изучает экзистенциальная психотерапия. Ролло Мэй в своих работах именно с понятия тревоги начал свой экзистенциальный взгляд на человека в мире. Данная работа показывает трансформацию изучения понятия тревоги в работах Ролло Мэя и практическое исследование экзистенциальной психотерапией тревоги при посттравматическом стрессовом расстройстве. Ключевые слова: экзистенциальная психотерапия, травма, посттравматическое стрессовое расстройство, травматическое тревожное состояние.

Ключевые слова: экзистенциальная психотерапия, травма, посттравматическое стрессовое расстройство, травматическое тревожное состояние.  

The concept of existential alarm in rollo may’s works and its significance in existent psychotherapy of patients with post-traumatic stress disorder

Abstract: Existential anxiety is a phenomenon that most vividly testifies to the inevitability of the existential aspects of human life. It is no coincidence that the phenomenon of anxiety is most closely studied by existential psychotherapy. Rollo May in his works with the concept of anxiety began his existential view of man in the world. This work shows the transformation of the study of the concept of anxiety in the works of Rollo May and the practical study of existential psychotherapy of anxiety in post-traumatic stress disorder.

Key words: existential psychotherapy, trauma, post-traumatic stress disorder, traumatic anxiety state.

Введение

Цель экзистенциального подхода в психотерапии - научить пациента противостоять тревоге от повседневных событий и определять значение пережитого опыта и связь с ним (Binswanger, 1958; Bugental, 1978; May, 1996b; Yalom, 1980). [14, 16, 30, 10]. Экзистенциальный психотерапевт несет персональную ответственность за понимание тревог пациента и сопровождение его в проживании экзистенциальных ситуаций. 

В последнее время эта ответственность растворилась в обществе, в котором желание мгновенного терапевтического эффекта подкрепляется соответствующими предложениями некоторых специалистов-ловкачей. Экзистенциальный подход в психологии стремится понять пациента в его мире и распознать, что он сам может привнести в терапию. По сути, терапевт учит пациента использовать его собственные ресурсы и помогает по-новому подходить к жизненным ситуациям. Однако современные системы здравоохранения значительно препятствуют развитию этой области, как и процветанию западного общества и культуры в целом (Kuhl, 1994) [27]. 

По мнению Мэя (Мэй, 1967, 1982, 1992), утрата способности общества к пониманию классики, пренебрежение к искусству, мифологии и их развитию в исторической перспективе привело к раздробленности западной культуры [29, 1, 3]. В западном обществе отсутствует опыт понимания и анализа переживания тревожащих событий на длительной временной шкале (смерти и отношения к ней в мифах и преданиях, искусстве, во время войн или эпидемий), что в значительной мере является причиной его упадка и потери интереса к красоте. 

Мэй боролся с упадком и декадентством в обществе, глубоко исследуя своих пациентов и свое окружение. В отличие от основного направления психологической науки того времени, Мэй не считал терапевтическую технику единственным инструментом изменения человека. По его мнению, безусловную важность имели межличностные отношения, дающие возможность исследовать опыт пациета в его мире (Мay, 1996b) [30]. В течение всего периода своей работы Мэй испытывал сложности с современной системой здравоохранения, которая отнюдь не поощряет налаживание доверительных отношений между терапевтом и пациентом и не придает значения ценности человеческого существования (Schneider et al., 1995) [33].  Мэй раскрыл миру человеческую натуру - удивительную, жаждущую отношений, любящую, противоречивую, творческую, упрямую, теряющую надежду, где-то даже парадоксальную. По сути, взгляд Мэя на человечество отражает его собственные представления об окружающих его людях и мире, он был предельно искренен и честен в своих воззрениях. В данной работе описывается мировоззрение и психологическая концепция Р. Мэя и иллюстрируется ее влияние на психотерапевтическую работу в экзистенциальном направлении в психологии. 

Становление мировоззрения Ролло Мэя

Мэй был энергичным и увлекающимся молодым человеком. Поступив в Мичиганский университет, он сразу стал редактором университетской газеты (Bilmes, 1978) [13]. На курсе по психологии он обнаружил, что мало интересуется голубями и собаками, поэтому сосредоточился на изучении английской литературы. Последовавшее за противоречивой статьей в газете исключение из университета привело Мэя в г. Оберлин, Огайо, где он получил диплом бакалавра английской литературы в местном колледже. Окончив колледж, Мэй уехал преподавать английский язык в Грецию. Он жил в Салониках, где в то время не было ни одного американца, и даже поговорить по-английски было почти не с кем. Одиночество привело его к нервному истощению. Ему понадобилось 2 недели сна, чтобы собраться с силами и побороть апатию (Bilmes, 1978) [13]. В этот период Мэй обнаружил склонность к художественному творчеству. Рисование помогло ему восстановиться после болезни. Летом того же года Мэй посетил семинар Альфреда Адлера в Вене, который оказал влияние на его отношение к психологии. 

Проведя еще год в Греции, Мэй вернулся в США, где познакомился с преподавателем НьюЙоркской объединённой теологической семинарии Паулем Тиллихом. Тиллих становится куратором и близким другом Мэя (Тиллих, 1952) [9]. 

Мэй защищает диплом бакалавра теологии и несколько лет работает пастором, однако работа разочаровывает его (Bilmes, 1978) [13]. Разочарование принимало разные формы в его жизни, одной из которых стала госпитализация по поводу туберкулёза во время обучения на очередную ученую степень в Колумбийском университете. В больнице Мэй подготовил теоретическую базу дальнейшей работы по излечению человеческой сущности. Во время болезни Мэй зачитывается экзистенциальнофилософскими работами, частности, Сёрена Кьеркегора (May, 1996b) [30]. На него оказывает влияние идея Кьеркегора о том, что субъективность есть истина. Мэй делает вывод, что важна не объективная правда, а то, что человек думает о ситуации, находясь в ней; таким образом, отношение человека к миру определяет его самого. Подобные размышления привели Мэя к необходимости взять ответственность за свое отчаяние, утвердить свою волю к жизни и бороться за нее (Bilmes, 1978) [13]. 

Самостоятельное излечение сильно изменило Мэя. Он заканчивает курс обучения, публикует работу «Смысл тревоги» (Мэй, 1996a) и получает степень доктора философии по клинической психологии [5]. В своих исследованиях он приходит к выводу о том, что тревога возникает у человека, когда под угрозой оказывается ценность, которая, по ощущению человека, жизненно важна для существования его личности (Мэй, 1996a) [5]. Тревога как реакция на угрозу заставляет человека отказываться от собственных чувств. Таким образoм, в условиях угрозы человек может либо задействовать свой опыт и чувства, чтобы пережить ситуацию, либо выбрать не испытывать их и оказаться не в состоянии справиться (Bilmes, 1978; Мэй, 1996a) [13, 5]. По мнению Мэя, факт возникновения тревоги у индивида означает, что индивид жив. Например, тревога при мысли о смерти заставляет людей жить продуктивную и подлинную жизнь. Человек уверен, что биологическая жизнь представляет для него наибольшую ценность, поэтому он делает все, чтобы остаться живым (Mэй, 1996a, 1996b; Schneider et al., 1995) [5, 30, 33]. Однако, при определенных обстоятельствах фокус внимания смещается с защиты собственной жизни, как можно видеть в случае ритуальных самоубийств или смертей военных фанатиков (террористы-смертники, камикадзе). Впрочем, концентрация на защите собственной жизни может иметь редукционистский эффект, свести жизнь к примитиву, сделать ее линейной и механической. Жить может пониматься исключительно как нелинейное существование, проживаемое интенционально (Kierkegaard, 2006) [25]. Ежедневно человек делает осознанный выбор, оказывающий влияние на его жизнь. Жизнь – не стройная система, события в ней не могут быть запланированы или проконтролированы, тем не менее, они последовательно формируют характер и личность человека. 

Роль тревоги в психике человека

Многое из того, что Мэй пишет и читает о смерти, связано и основано на концепции «небытия» Кьеркегора (May, 1996a, 1996b) [5, 30]. По Кьеркегору, мы испытываем ужас (или тревогу) в связи с перспективой потерять себя и стать ничем. Идея смерти вызывает ужас у человека, так как она означает прекращение существования в его понимании. На основе учения Кьеркегора Мэй показал, что страх смерти является базовой тревогой у человека (May, 1996a, 1996b; Schneider & May, 1995) [5, 30, 33]. Тревога или ужас смерти – универсальны, но совсем не просты. Мэй утверждает, что тревогу вызывает не только физическая смерть, но и потерю психологических и духовных атрибутов – всего, с чем индивид ассоциирует себя (May, 1996a; Schneider & May, 1995) [5, 33]. Так, в ответ на страх небытия у Кьеркегора, у Мэя возникает страх потери идентичности или смысла. 

Мэй выделяет два типа тревоги, которые человек испытывает в отношении событий, в том числе по поводу смерти и потери целостности (например, чувства самости): нормальную и невротическую или парализующую тревогу (Mэй, 1996a, 1996b) [5, 30]. Нормальная тревога возникает в ситуациях, когда индивиду не нужно сдерживать себя или защищаться. Тревога не обязательно заставляет срабатывать инстинкт самосохранения, если биологически, т.е. при помощи органов чувств, мы не чувствуем угрозы. Нормальная тревога может быть осознанно понята и стать частью существования и развития. Пример нормальной тревоги - чувство студента, первый раз зашедшего в класс. Он (или она) никого не знает и начинает испытывать тревогу (сердцебиение учащается, повышается потоотделение, мысли путаются). Студент выбирает либо раскрыться, влиться в группу, тем самым усмирив тревогу, либо сдержаться, закрыться и избежать физиологических проявлений тревоги и налаживания отношений с классом. 

По мнению Мэя, подавляя тревогу, человек неосознанно формирует в себе будущие реакции, порождающие панические атаки или агрессию (Mэй, 1996a). Невротическая тревога проявляется в форме паники или иных сильных реакций в ситуациях, которые можно было бы конструктивно прожить и вынести опыт (например, в ситуациях нормальной тревоги). Невротическая тревога, ассоциированная со смертью, может демонстрироваться в виде неадекватного поведения или физических реакций (например, изоляции, избегания важных действий, потери аппетита, крайней нервозности). 

Необходимо отметить, что, наравне с тревогой, неотъемлемой частью жизни Мэй считает вину. Вина мотивирует людей к тому, чтобы сделать выбор в пользу участия в ситуации и выработать понимание цели и смысла, пережив ассоциированный с чувством вины опыт. Избегание чувства вины, вполне возможно, приведет вас к физическим и психическим расстройствам. 

Диссертация «Смысл тревоги» является частью литературного наследия Мэя, включающего также работы «Искусство утешения» (1939/1989), «Источники продуктивной жизни» (1940), «Экзистенциальная психотерапия» (1967) и «Человек в поисках себя» (1967/1982), где автор проводит параллели между унынием и подавленностью в обществе и сложностями проживания изоляции, безразличия и отсутствия смысла конкретным индивидом (Bilmes, 1978) [13]. 

Бытие – экзистенциальный предмет психологии

Мэй проводил наблюдения, как общество и его члены становились все более изолированными друг от друга, теряя смысл и цель жизни, а также понимание своей социальной роли. Результаты этого явления можно увидеть на примере современного американского общества, где индивидуальные потребности превалируют над коллективными. На примере переживаемой индивидом несправедливости или бедности в рамках социальной группы Мэй подчеркивал особую важность принадлежности человека к различным общностям и организациям (профессиональной и др.) (Abzug, 2003) [12]. 

Мэй состоял в редакторской группе «Существования» (1958) - центральной выпущенной в США работы по экзистенциальной психологии. По мнению Мэя, экзистенциальная психология родилась в противовес рационализму и идеализму, в которых человек был редуцирован до субъекта – существа, способного исключительно думать, и объекта, который можно вычислить и контролировать. Индивид не является «собранием статичных сущностей», экзистенциальная психология представляет его в процессе становления и существования (May, 1996b) [30]. Предметом изучения экзистенциальной психологии является бытие как выражение и результат влияния социальных, культурных и индивидуальных отражений, обнаруживающих глубоко личный опыт. Экзистенциальный подход в психологии понимает людей, их возможности бытия в мире, а также барьеры, препятствующие полноценному проживанию этих возможностей (May, 1996b) [30]. Мэй делает вывод, что экзистенциальная психология объединяет науку с реальным опытом индивида. 

Она – искусство в той же мере, в какой и наука, и понимание этого факта предполагает объяснение ее основных понятий и утверждений (например, свободы, выбора, осознанного желания, вины, ответственности, отчаяния, парадокса, мифа) следующим образом (Binswanger, 1958; Bugental, 1978; May, 1996b; Ялом, 1980) [14, 16, 30, 10]. 

Значение свободы в экзистенциальной психологии

В основе принципов экзистенциальной психологии лежит свобода. Свобода по теории Мэя - это базовое понятие, оно лежит в основе всех тем о человеке и его способности к развитию и свободе выбора жизненного пути. Мэй также утверждал, что свобода имеет огромное значения для терапии. Фундаментальный принцип терапевтического процесса при экзистенциальном подходе – освобождение клиента от барьеров, которые могут помешать выбору (неосознанность, страх и парализующая тревога) (Maу, 1996b; Ялом, 1980) [30, 10]. Будучи свободным, человек видит всю палитру выборов и может решить, какой выбор сделать, и, возможно, изменить свою жизнь (Schneider et al., 1995) [33]. В обстоятельствах невозможности выбора (рабский труд, угнетение), жизнь человека не наполнена смыслом, он останавливается на пути к целостности личности. Но тема свободы не так однозначна, как может показаться на первый взгляд. Парадокс состоит в том, что человек прилагает волю и детерминирует свою жизнь в попытке стать свободным. Парадокс свободы возникает, когда мы принимаем во внимание судьбу. Свобода ограничена судьбой, т.к. судьба есть события за рамками человеческого контроля (или внутри него), в которых человек свободно делает выбор, либо способствующий здоровому развитию и трансформации личности, либо ограничивающий их (May, 1996b) [30]. Неугомонная природа судьбы ограничивает свободу, когда заставляет ее действовать. Судьба встречается нам на пути, чтобы нас спровоцировать, а при помощи свободы мы добровольно делаем выбор и определяем собственную линию поведения. Для того, чтобы воспользоваться свободным выбором и принять, возможно, рискованное решение (когда мы не уверены в исходе), которое породит в нас нежелательные чувства (например, тревогу), требуется смелость и осознанное желание (Mэй, 2007) [7]. 

Человек может осознанно желать предстать перед лицом катастрофы или трагедии, либо спрятаться и остаться в сомнительном комфорте и безопасности, которые он может себе обеспечить (May, 1996b, Мэй, 2007) [30, 7]. Выбор пережить отчаяние или тревогу может способствовать появлению новых возможностей, может дать нам инструменты для встречи с будущими испытаниями. Мэй говорил об использовании осознанного желания не только перед лицом неблагоприятных обстоятельств, но и для взгляда внутрь себя. Он декларировал наличие у каждой личности внутреннего опыта и характеристик, известных как даймонические (от др.-греч. daímōn «бог, дух-покровитель»), которые могут казаться опасными, злыми, постыдными, несущими одиночество, и могут быть как позитивными, так и негативными (Diamond, 1999) [18]. Существуют естественные функции или характеристики, которые овладевают личностью и могут обернуться одержимостью (May, 1967, 1982) [29, 1]. 

Осознанное желание – один из ключевых факторов, мотивирующих изучение даймонических и иных реакций человека в его мире. С его помощью человек может действовать преднамеренно, открыто и свободно отвечая на происходящее с ним. Свободный выбор осуществляется на основании осознанного желания. Свобода, тем не менее, не обеспечивается желанием, она происходит из судьбы (Mэй, 2007) [7]. Предначертанные судьбой события вынуждают человека использовать осознанное желание для того, чтобы сделать выбор. В этом и состоит парадокс: человек использует желание для принятия решений, которые позволят ему быть свободным в проживании ситуации. Однако, сделав выбор, мы встречаем еще больше событий (предначертанных судьбой) и снова оказываемся перед выбором способа проживания ситуации или ситуаций. 

Заслуживает внимания также представление Мэя о мифологии. По его мнению, «миф есть способ постижения» (Mэй, 1992; Schneider et al., 1995) [3, 33]. Мифы могут придать смысл жизни, которая, кажется, не имеет смысла; они позволяют человеку открыть новые горизонты относительно себя и окружающей реальности. Они учат нас открывать свои внутренние ресурсы, которые мы могли бы никогда не увидеть, и показывают, как эти «скрытые» ресурсы формируют опыт настоящего времени. Мэй утверждает, что мифы могут иметь как прогрессивную, так и регрессивную функцию. В своей регрессивной функции они помогают нам осознать свои потаенные желания, побуждения и страхи, с другой стороны, они несут прогрессивную основу для глубинного понимания причин, надежд, намерений, мечтаний и иных возможностей. Таким образом, содержащаяся в мифах информация о человеческом опыте способствует формированию смысла жизни (Schneider et al., 1995) [33]. 

Сущность экзистенциального подхода

В отношении применения экзистенциального подхода в терапии Мэй подчеркивал, что успех лечения напрямую зависит от желания терапевта войти в мир пациента. По его словам, «мы не можем избежать … отношения к пациенту как к живущему существу» (Mэй, 1995) [4]. Терапевт не должен пытаться уместить пациента в рамки некоего теоретического подхода и использовать техники защиты от нахождения с ним, наоборот, он должен постигать и исследовать парадоксальные аспекты опыта своего пациента. Удивительно, что проживание одной тревоги помогает пациенту осознать и другие свои тревоги. Эта дилемма может подтолкнуть пациента использовать приобретенные возможности для преодоления остальных тревожащих ситуаций (Bugental, 1978; Mэй, 1995; May, 1996b) [16, 4, 30]. Овладение опытом обоих типов реакций (проживание и отказ) способствует укреплению умения человека делать выбор, при котором происходит рост его индивидуальных и культурных возможностей. Экзистенциальный подход направлен на анализ природы существования, представляемого пациентом, в целях понимания его реальности. Важнейшее утверждение Мэя об экзистенциальной психотерапии состоит в том, что «истина основана на отношении» (Bilmes, 1978) [13]. По сути, способ извлечения смысла из какого-либо события зависит от отношения человека к этому событию. Искусство экзистенциального подхода состоит в установлении доверительных отношений между терапевтом и пациентом, в которых пациент готов пойти на риск и стать сильнее в своем собственном смысле. Терапевт поддерживает пациента, позволяя ему осуществлять свободный выбор и принимать на себя ответственность за этот выбор (Bugental, 1978) [16]. 

Пациент видит свой опыт в мире через призму развития отношений с терапевтом. Терапевт, в свою очередь, всегда должен осознавать отношения, возникшие в процессе терапии, опыт пациента в его мире и опыт участия пациента в отношениях с терапевтом. Основополагающая предпосылка экзистенциального подхода состоит в понимании и признании опыта пациента в его мире, частью которого являются терапевтические сессии. Задача терапевта – поощрять пациента в осознании его опыта, потенциала и взаимодействия с терапевтом (Bugental, 1978; Mэй, 1995; Schneider et al., 1995; Ялом, 1980) [16, 4, 33, 10]. 

Стимуляция пациента к открытию его потенциала может принимать разные формы в процессе терапии. Например, терапевт может использовать адаптивные техники в обустройстве обстановки для сессии, в отношении пациента и, что важно, в установлении временных рамок. Техники следует применять только в случае необходимости и после того, как они были разъяснены пациенту. Например, если пациент начинает говорить о том, что в детстве ему не хватало тактильного контакта с матерью, терапевту не следует трогать пациента. Однако, если у пациента происходит приступ паники, использование техник релаксации вполне приемлемо. Техники не являются основой терапии, они лишь служат вспомогательными инструментами в процессе экспериментального исследования мира пациента. Мэй старался избегать применения техник и использования специальной терминологии, так как считал, что они могут стать препятствием для пациента в проживании реальных событий. 

Изучение препятствий, мешающих пациенту действовать свободно, может показать пределы его возможностей, которые, таким образом, могут быть преобразованы в сильные стороны. (May, 1996b; Ялом, 1980) [30, 10]. В большинстве психотерапевтических подходов терапевт сосредотачивается на ситуациях, в которых пациент демонстрирует сопротивление или подавленность. В экзистенциальном подходе считается, что данный факт может увести терапевта в сторону от опыта, проживаемого пациентом в момент терапии. Такой уход помешает устранению барьеров, препятствующих формированию у пациента осознанного желания свободного выбора его действий в прорабатываемой ситуации. Терапевту необходимо сосредоточиться на помощи пациенту в проживании и понимании настоящего момента и обращению к актуальному, или реальному, взамен интерпретирования (Mэй, 1995; May, 1996b; Ялом, 1980) [4, 30, 10]. 

Практическое применение метода экзистенциальной психотерапии при работе с посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР)

Изучая труды Мэя о тревоге, экзистенциализме, осознанных желаниях, радости, о «здесь и сейчас», о свободе, невольно формируется жизненная философия, которая помогает начать жить подлинной жизнью и добавляет истины в работу у терапевта с пациентами. Страсть Мэя, его любовь, авторитет и сострадание делали целительным его отношения с окружающими. Многих психотерапевтов восхищает его страсть выражать любовь и уважение в отношениях с людьми, чтить то, как они живут и что испытывают в настоящий момент (May, 1996b; Мэй, 2007) [30, 7]. Убежденность Мэя в том, что человек может проживать события, сумев встать лицом к лицу с противоречиями в собственном опыте, подталкивает психотерапевтов к использованию экзистенциального подхода в работе с пациентами, пережившими психологическую или физическую травму. Под влиянием травмирующего опыта люди либо прямо встречаются со своим страхом, либо отрицают его и пытаются выжить, страдая от невидимых ран. Помогая пациентам в их стремлении освободиться от мучений, терапевты осознают, что им тоже приходится встречаться с парадоксом столкновения с тревогой и ее излечением. 

Современные способы работы с травмой имеют серьёзные недостатки, в основном, из-за того, что лечение состоит в снятии симптомов, в то время как необходимо смотреть глубже и знать о наличии барьеров, препятствующих пациенту выражать желание и осуществлять свободный выбор (Paulson et al., 2007) [31]. В данном случае, барьером является травмирующий опыт, с которым люди встречаются ежедневно. Это непрекращающийся не «пост» травматический опыт, а постоянное травмирующее воздействие нарушения (например, социального отторжения) в общности как реакция на опыт индивида. Это было отмечено Томасом Гринингом (Greening, 1997) в результате его работы с ветеранами, и Ролло Мэем (Мэй, 1982), который написал: «Многие из нас интересуются, кто такой психотик – человек с диагнозом или само общество» [19, 1]. 

Травматические тревожные состояния могут быть парализующими и причинять огромное экзистенциальное страдание и страх тем, кто несет это бремя. И, наоборот, травматический стресс (например, посттравматическое стрессовое расстройство, ПТСР) может сопровождаться тревогой, которую можно использовать для сознательного роста личности. Такой рост освобождает парализующую тревогу и превращает ее в здоровую, волнующую и меняющую жизнь тревогу, которая стимулирует человека вместо того, чтобы застревать под гнетом травмирующего опыта (Paulson et al., 2007) [31]. 

Недавние психологические исследования показали, что участники военных действий в Ираке больше были подвержены ПТСР и иным расстройствам психики, чем ветераны Вьетнамской войны (Hoge et al., 2004; Kaplan, 2006; Krippner et al., 2006; Robinson, 2004) [22, 24, 26, 32]. В военных операциях в Ираке и Афганистане участвовало большое количество пехотинцев, что привело к увеличению случаев травматического стресса и физических увечий (Hoge et al., 2004; Kaplan, 2006) [22, 24]. Исследование психического состояния ветеранов Ирака и Афганистана содержат: самоубийства, медицинскую эвакуацию, случаи сексуального насилия, нанесение ранений и убийства сослуживцев и гражданских лиц (Kaplan, 2006) [24]. Айрлэнд (Ireland, 2005) сообщает, что случаи самоубийств в США в период с 2003 по 2005 включают 62 самоубийства ветеранов Ирака и Афганистана. У 19,800 солдат в этот период были зарегистрированы психиатрические проблемы, в том числе ПТСР и суицидальные мысли (Ireland, 2005) [23]. 

Каплан (Kaplan, 2006) отмечает, что фактическое количество самоубийств превышает официально зарегистрированное, что самоубийства происходят чаще (в соответствии с официальными данными), чем это было вследствие других войн, и что ветераны обычно сводили счеты с жизнью после возвращения «с войны». 

Человек не может излечиться от травмирующего опыта в отсутствие поддержки его как целостной личности и безопасного способа изучения его мира и восстановления связи с самим собой (Herman, 1997; Paulson et al., 2007) [21, 31]. В психотерапевтических группах ветераны, переживающие травматический стресс, имели возможность делиться опытом друг с другом. Работа в группах помогала ветеранам приобрести глубинное понимание себя в отношении с собой и окружающим миром. Они чувствовали связь и свободу находиться в этом мире. (Herman, 1997; Yalom, 1974) [21, 35]. 

Экзистенциальная терапия в групповом формате была выбрана для работы с ветеранами по причине того, что она может быть направлена на ситуации, которые травмированные переживают в настоящий момент (например, парализующую тревогу). Ситуации прорабатываются в психотерапевтической группе, а затем исследуются более детально на предмет влияния на человека, который находится в группе людей со схожими ситуациями (May, 1996b; Ялом, 1980, 1995) [30, 10, 11]. Динамика работы группы позволяет участникам найти связь с собой, другими участниками и, к счастью, с некоторыми аспектами собственного мира (Ялом, 1995) [11]. Основная задача – помочь пациентам научиться доверять себе и своим способностям к конструктивному личному и межличностному росту (Herman, 1997; Paulson et al., 2007) [21, 31]. 

Пациенты в состоянии травматического стресса нуждаются в укреплении чувства собственного «Я» - понимания, кто они и кем себя видят. Таким образом они могут развить чувство собственного достоинства, уверенности, найти способы бытия и преодоления стресса, а также установить более конструктивные межличностные отношения. В них рождается доверие к себе и навык использования тревоги «здоровым» способом, они развивают основные аспекты своей личности, разрушенные травмой. Они начинают искать и заново находить смысл жизни (Paulson et al., 2007) [31]. 

В основе групповой экзистенциальной терапии лежит понятие парализующей тревоги Мэя и идея об исследовании ее в рамках отношения «здесь-и-сейчас» с целью обнаружения барьеров свободе и осознанности. Общая цель групповой терапии и работы с людьми, перенесшими травму или находящимися в состоянии парализующей тревоги, - освобождение (Mэй, 1999) [6]. По мнению Мэя, с помощью терапии «люди должны научиться свободно осознавать и проживать свои возможности» (Mэй, 1999) [6]. Он особо отмечал, что психологический стресс или травма сигнализируют о наличии внутренних личностных проблем, когда «борьба» рвется на свободу (Mэй, 1999) [6]. К примеру, сложность с ветеранами была в том, что они возвращались с войны изменившимися, в мир, который не принимал и не ценил их, в котором не было поддержки. Их свобода бытия блокировалась пережитым опытом военной травмы. Способность быть у них снижалась по причине разрушенного отношения с миром. 

Смысл и цель жизни ветеранов смещается из-за опыта войны и возвращения домой. Как отмечал Мэй (Мэй, 1999), «Они не могут найти места в чувствах и мыслях окружающих или поделиться ими» [6]. Социальное «клеймо» заставляет их быстрее лечиться от «ран» и возвращаться к «нормальной» жизни. Однако, это клеймо провоцирует их прятать от себя и от общества свою борьбу. Излечить потерю смысла жизни у ветеранов можно только путем налаживания их связи с «Я» и другими людьми. Однако, одного воссоединения недостаточно: для излечения людям, пережившим травму, необходимы надежные отношения, в которых они смогут делать свободный выбор и принимать решения, позволяющие заново найти свое «Я» в отношении с их миром в данный момент (Paulson et al., 2007) [31]. 

Подобная работа в психотерапевтической экзистенциальной группе помогает вывести на поверхность внутреннюю борьбу (отсутствие доверия, гнев) через взаимодействие с другими участниками и проработку «здесь-и-сейчас». Когда ветераны или кто-либо еще, находящийся под действием постоянного травматического стресса, находят поддержку во время работы группы, они могут рассказывать о своем настоящем опыте и высказывать мнение относительно обсуждаемых вопросов, а также обнаруживать в себе свободу быть в мире, который был уже не тем, что они знали. Психотерапевту важно сосредоточиться на различных аспектах (доверии, безопасности, отношениях, изоляции, гневе и др.) жизни индивида, которые подвергаются воздействию травмы (Herman, 1997) [21]. Эти аспекты становятся темами для работы в группе. Участники данных групп достигают того, что было потеряно у большинства из них, - воссоединения. Херман (Herman, 1997) утверждала, что «в открытой интерперсональной психотерапевтической группе возникает защищенное пространство для работы [21]. В открытой группе есть как эмпатическое понимание, так и прямое побуждение». В таких группах есть защищенное пространство, и работа в них эффективней работы в закрытых интерперсональных группах поддержки (Wilson et al., 2001) [34]. 

По мнению Вилсона и др. (Wilson et al., 2001), интерперсональные группы возникли на стыке гуманитарной и экспериментальной областей [34]. Работа в таких группах характеризуется четырьмя фазами: сбор группы/установление норм, установление связей, осознание, изменение и окончание, когда группа покидает место сессии. Работа в подобных группах происходит в рамках специфических экзистенциальных тем, связанных с травмой. Прорабатываемые ситуации могут служить причиной появления барьеров, препятствующих внутреннему и внешнему росту в мире у пациентов, переживших травму. Работа в таких группах помогает индивидам, находящимся под влиянием травматического стресса, понять, кем они являются в мире, который они видят сейчас. 

Важный аспект такой работы – участие двух терапевтов. Это необходимо для того, чтобы, в случае, если кто-то из участников будет не в состоянии справиться с собой, ему была предоставлена индивидуальная поддержка от лица группы. Темы должны быть проработаны до конца, так как работа в группе может оказаться более эффективной по причине установления крепких связей между ветеранами. Под руководством терапевтов разрешается использование навыков релаксации, полученных из собственного опыта (Davis et al., 2000) [17]. 

Описанная групповая терапия направлена, в том числе, на предотвращение негативных последствий травмы (например, острое прогрессирование стресса вплоть до развития хронического травматического стресса). Применение описанной групповой терапевтической модели к жертвам, пострадавшим от травмы в недавнем прошлом, могло бы уменьшить влияние травмы на личность (Greer, 2005) [20]. 

Заключение

Мэй значительно обогатил психологию своей страстью, любовью к творчеству, смиренной мудростью и целостностью. Страсть к экзистенциализму и соответствующее мировоззрение сформировались непосредственно на основе пережитого опыта. Мэй принес миру понимание того, что людям необходимо быть свободными в проживании своего опыта, а психотерапевтам нужен соответствующий понятийный аппарат. По природе своей люди, приходя в жизнь, желают свободы, но, как только они с ней сталкиваются, парадоксальным образом оказывается, что события жизни, судьба и безопасность оказывают влияние на способы проявления этой свободы. Например, человек, испытывающий парализующую тревогу, может начать принимать алкоголь или наркотики, чтобы «освободиться» и испытать временное облегчение. И, наоборот, человек может сделать выбор в пользу проживания тревожного состояния и освободиться гораздо более здоровым способом, вынеся урок и приобретя навыки работы с данной проблемой. 

Влияние теории Мэя на работу с пациентами, пережившими травмирующий опыт, с применением экзистенциального подхода состоит в следующем: понимать пациента следует через отношение - свойство, формирующее сущность человека, - и общность, т.к. способы проживания жизненных ситуаций (например, боли, потери, радости) в какой-то мере похожи у всех людей. Как в терапии, так и в отношениях человеку необходимо ощущать ценность себя и своего жизненного опыта. По словам Кьеркегора, экзистенциализм родился из культурного кризиса [25]. Существует решение проблем культурного кризиса или избегания тревоги. В каком-то смысле ситуация сегодня ухудшилась, и сейчас не только ветераны страдают ПТСР. Мы должны избавить общество и культуру от этого кризиса, нужно бороться с «приносящими мгновенный эффект» формами терапии и пытаться преобразить нашу культуру в настоящее.